Перстень Люцифера - Страница 7

Филер, высокий костлявый старик с почтенной внешностью отставного полковника, доживающего свой долгий век на пенсии, прикурил от восковой спички папиросу и тоскливо посмотрел в сторону порученных его опеке фигурантов. Те продолжали о чем-то говорить. Их весело и стремительно обслуживав круглолицый гарсон.

В «Воn appetit», как и в других первосортных стокгольмских ресторанах, большинство официантов, официанток и барменов — хотели того их хозяева или нет — постоянно и неизменно оказывали различные деликатные услуги криминальной полиции, отделу надзора над иностранцами или ведомству капитана Юрберга. Такова была давняя и добрая традиция. Но гарсон, обслуживающий фигурантов, в это большинство, как тотчас же определил филер, явно не входил. Нет, не входил.

Гарсоны с такими простодушными круглыми лицами пожизненных младенцев прикованы к своей унылой добропорядочности, как каторжник к тачке. Они довольствуются скромным жалованьем, еще более скромными чаевыми, а к концу жизни в лучшем случае приобретают кафе на шесть-восемь столиков, небольшой ухоженный домик, кучу внуков и внучек, геморрой и варикозное расширение вен.

Для таких вот круглолицых навсегда останутся тайной те возможности, которые они упустили в своей жизни. А возможностей у гарсона, если он не такой беспросветный дурак, как этот, много. Правда, прежде чем ими воспользоваться, нужно кое-чему поучиться, и в первую очередь — умению слушать. Ведь разговоры иных посетителей ресторана — товар. Его у тебя приобретут компаньоны этих посетителей, их конкуренты, кредиторы, наследники, жены, любовницы. Каждый разговор чего-либо да стоит. Один — пять крон, другой — двадцать пять, третий — пятьсот, а то и тысячу. Тут, понятно, и покупатель не последнюю роль играет: у иного пальцы дрожат, чтоб невзначай вместо одной кроны не дать тебе две, а настоящий покупатель за добротный товар ничего не пожалеет.

Все это старый филер знал не понаслышке, а по собственному опыту, так как работал в молодости официантом и весьма преуспел в науке слушать и продавать услышанное. Если бы не один неожиданный скандал, он бы теперь был достаточно состоятельным человеком. Но разве все можно предусмотреть?

Между тем за соседним столиком о чем-то оживленно говорили, похоже, даже спорили. О чем? Он мог расслышать только отдельные слова: «спекуляция», «князь Юсупов», «взаимоприемлемо», «Толстой», «террор», «перстень Люцифера», «противостояние»...

А на круглом лице гарсона не промелькнуло ничего, что могло бы свидетельствовать хоть о малейшем интересе к темам, которые так волновали его сегодняшних клиентов. Нет, он не был просто идиотом. Он был законченным идиотом. Безнадежным. Такие к концу жизни не приобретают даже самого мизерного кафе, а довольствуются одним лишь геморроем и кучей сопливых внуков. И эти внуки понимают, что от дедушки можно ждать всего, кроме наследства.

Гарсон с круглым лицом принес кофе, ликер, сыр, сигареты и тут же исчез, словно растворился в воздухе.

— Господин Краули, конечно, большой филантроп,— громко и раздраженно сказал соотечественник филера и покосился на украшавший каминную доску голубой флажок с желтым крестом, словно призывая национальный флаг Швеции засвидетельствовать сказанное.— Но он почему-то признает филантропию только за чужой счет.

Собеседник что-то успокаивающе ответил ему вполголоса.

— Нет! — затряс головой тот, кто говорил о филантропии за чужой счет какого-то Краули.— Это меня не убеждает!

Да, когда обмениваются мыслями о каких-либо пустяках, так не горячатся, тем более в ресторане. Эта беседа, судя по всему, стоила никак не меньше тысячи крон. Целое состояние! Но попробуйте что-либо разобрать, если соседний стол стоит так далеко от вашего, а вам уже не двадцать и даже не тридцать лет, а все шестьдесят пять. Увы, в таком возрасте редко кто может похвастаться острым слухом!

В проходе вновь мелькнула стройная фигура простодушного официанта. Его лицо лучилось доброжелательностью. Он, конечно, не догадывался, что проходит сейчас не мимо седого, ограниченного в средствах господина, решившего скоротать длинный осенний вечер в ресторане, а мимо своего счастья. И ведь не скажешь ему об этом, не намекнешь!

Старый филер настолько расстроился, что у него стало колоть в левом боку, там, где полагалось находиться сердцу. О господи!

В тот вечер он выкурил на две папиросы больше обычного, и докурил их не до половины, а почти что до мундштука. В дополнение ко всему он проявил непростительную для опытного агента неловкость, упустив фигурантов. Они ускользнули перед самым его носом на подъехавшем к ресторану такси. Агент, правда, успел запомнить номер авто, но все равно это было грубейшей ошибкой, за которую расплачивались увольнением.

Долго ворочался в своей постели, прежде чем уснуть, агент из ведомства капитана Юрберга. Но если бы он мог узнать о событиях, которые произошли ночью в Стокгольме, он бы вообще не уснул.

Во-первых, в ту ночь таинственно исчезли оба фигуранта, порученные заботам старого филера.

А во-вторых...

Как позднее выяснил помощник капитана Юрберга лейтенант Тегнер, круглолицый официант, который обслуживал в «Воn appetit» Ковильяна и Йёргенсона, отнюдь не был тем безнадежным идиотом, каким он представлялся воображению филера. По мнению метрдотеля, это был весьма смышленый малый, которому не занимать ни ловкости, ни сообразительности. Не страдал Визельгрен — так звали гарсона — и плохим слухом. Во всяком случае, суть происшедшего в ресторане разговора между Ковильяном и Йёргенсоном была довольно точно передана им его русскому квартиранту — Ивану Водовозову, которому Визельгрен вот уже четыре месяца сдавал комнату с пансионом.